ЖЖЖ Живая Женская Живопись

Выставка " ЖЖЖ Живая Женская Живопись" в Музее современных искусств им. С.П. Дягилева СПбГУ приурочена к 8 марта.

Открытие выставки состоится 10 марта в 18.00 по адресу наб. Лейтенанта Шмидта, д. 11, 2-й этаж, Голубой зал.

В выставке участвуют: Александра Большакова, Ирина Васильева, Лариса Голубева, Алла Давыдова, Татьяна Губарева, Надя Кузнецова, Анна Маркарян, Александра Овчинникова, Алина Путятична, Ирина Роон, Татьяна Сергеева, Юлия Сопина, Марина Спивак, Мария Трегубенко, Наталия Флоренская, Ольга Флоренская, Елена Щелчкова, Алиса Юфа, Надежда Эверлинг

Кураторы Ира Васильева и Андрей Хлобыстин

Ленинградскую школу видят в пейзаже 1930-40-х годов, ленинградской черно-белой фотографии последней трети ХХ века, в кинематографе, керамике и т.д. С конца 1980-х, благодаря текстам и выставкам, организованным «Ленинградским клубом искусствоведов» возникла рефлексия ленинградского искусства второй половины ХХ века как некоего цельного феномена, существующего по сей день. Прежде всего, это очень серьезная живописная традиция, восходящая к «Ордену Нищенствующих Живописцев», «Старопетергофской школе», школам О.А. Сидлина и Н.П. Акимова, группе «Эрмитажников», движению «Новых художников», «Митькам» и целому ряду других объединений и ярких художников. Корни современного женского искусства ленинградско/петербургской традиции тянутся к основанию этих движений, хотя женщины были представлены в них довольно скромно, как и в СХШ, где изначально (1934 г.) девочки составляли 22 % учащихся. Тем не менее к настоящему моменту в своем мужском изводе эта традиция потеряла былую мощь и упругость в силу целого ряда причин — прежде всего ухода в лучший мир многих ее представителей, а также «сдувании» и смешении с другими ее ответвлениями (например, «левым ЛОСХом»). А вот женщины-художницы оказались подлинными хранительницами этой почвенной традиции и, как Мойры, продолжают плести связь времен. Это несколько десятков выдающихся мастериц кисти, но на нашей экспозиции скромные размеры выставочного пространства позволяют показать произведения только части из них. Их имена всем известны, но мы говорим не о группе или движении, а о пока неотрефлексированном явлении, которое можно охарактеризовать как почвенную женская живопись, связанную с повседневностью, личным пространством как началом политического. При большом приближении они демонстрируют наш материальный мир и на микроуровне отражают нашу экзистенцию.

В различных исторических культурах женщин могли не допускать к жречеству, лишать политических и профессиональных прав, но они всегда оставались носительницами традиции: мать и бабка передают детям базовое, фундаментальное мирочувствование, этику, эстетику и бытовую магию. Сегодня из-за потрясений, которые переживают Россия и весь мир, понятие «почвенничества» и «живости» преломляется в новых ассоциациях и смыслах «крови и почвы», все порождающего и все поглощающего начала «матери сырой земли», мертвой и живой воды, в которую надо окунуться для возрождения. В случае же ЖЖЖ речь идет о материальности, ранимости, чувственности, осязаемости, плодородии, безопасности и взаимопомощи. ЖЖЖ в целом относится к базовому — каллиграфическому типу письма, а также постимпрессионистической, неоэкспрессионистской и граффитисткой стилистике. Художницы не специализируются на батальных полотнах, обнаженной натуре, политических блокбастерах или портретах знаменитостей. ЖЖЖ тяготеет к традиционным жанрам: натюрморту, пейзажу, портрету, интерьеру... Все близкое к почве, повседневности, при большом приближении, когда, например, сидишь с ребенком, обустраиваешь быт или готовишь еду, — фундаментализм и консервативность в лучшем смысле этих слов. Наблюдая красоту быта, подлинной женской жизни, интерпретацию мира, как закрепощения — ККК (ККК — «Kinder, Kuеche, Kirche») мы заменяем на ЖЖЖ.

Не имея возможности подробно разбирать тонкости ЖЖЖ, обратим внимание на один из самых узнаваемых и выразительных типов её произведений, который по иконографии можно назвать «наборами» или «собраниями», — они генетически связаны и с шаманскими комплектами магических предметов, и с «мещанскими» игрушечными наборами утвари, посуды, кукольной одежды и т.п., представляющие первичное девчоночье хозяйство. В нем разнохарактерные предметы упорядочиваются, образуют «алтарики»: мировой хаос одомашнивается на базовом уровне. А если туда вкрапляются буквы или слова, это может быть чем-то вроде азбуки или «словаря туземца». Разнохарактерные предметы в детской игре могут менять свои функции, превращаясь в магазин, школу, кухню и т.д. В целом это собрания, «курултаи» разноформатных сущностей, где происходят беседы, идет фундаментальный договорной процесс с соседкой, другом, ребенком, животным, домовыми.

Я отдаю себе отчет в том, что бидермайеровская грань этого искусства резонирует с недавно прошедшей в ЦВЗ «Манеж» выставкой «Покой и Радость». Демонстрировавшаяся на ней благодать в наше беспокойное время у многих вызвала непонимание. Ведь если ее кураторы действительно ощутили себя социальными терапевтами, то их действия могут быть интерпретированы, с одной стороны, как заступание на территорию политкорректного активизма, а с другой — как игра в соцартистский кульбит с фигой в кармане. Но для нас здесь нет проблемы, так как этой выставкой мы констатируем современную ситуацию, наполненную тревогами перед лицом разверзнувшихся грозных бездн души и социума. У нас другая оптика — мы констатируем хрупкость и трепетность существования.

Андрей Хлобыстин